К слову сказать, отзывы в прессе по большей части были негативными, ведь выставленные там полотна разрушали бытовавшие на тот момент стандарты понимания искусства. Особенно потешалась публика над картиной Эдуарда Мане «Завтрак на траве», которую Наполеон III счел неприличной из-за того, что на картине рядом с одетыми мужчинами была изображена обнаженная женщина. В этой картине видели покушение на нравственность. Но, как заметил Эмиль Золя, друг и большой поклонник Мане, дело было не в нравственности (в Лувре уже тогда можно было увидеть с десяток картин с обнаженными фигурами), а в покушении на общепризнанные каноны изображения. В картине не было ничего, что академики (с их точки зрения) считали красивым: ни фигуры людей, ни пейзаж, ни сюжет — ничто не соответствовало устоявшимся канонам (читай: точке отчета ценности в классическом искусстве).
Еще больший скандал на следующем Салоне отверженных спровоцировала представленная тем же Мане картина «Олимпия». Полотно, высмеянное критиками в газетах, вызвало невиданный ажиотаж среди публики: реакция была настолько бурной, что испуганная администрация салона была вынуждена поставить у картины двух блюстителей порядка, однако и этого оказалось недостаточно. Толпа восхищенных зрителей не расходилась даже перед военным караулом. Тогда картину повесили над дверью последнего зала — на такой высоте, чтобы ее было почти невозможно рассмотреть.
Травля Мане со стороны критиков, чиновников от искусства и «просвещенной публики» (людей со старой точкой отсчета ценности) вынудила художника буквально бежать в Испанию, где он, однако, с пользой провел время, знакомясь с работами Эль Греко, Веласкеса и Гойи. С этого времени Мане, чьи работы регулярно отвергаются жюри салонов, сближается с группой молодых художников, которые вскоре будут названы импрессионистами. Клод Моне, Поль Сезанн и Эдгар Дега становятся для автора «Олимпии» друзьями и верными последователями.
С рождением импрессионизма появляется и новая точка отсчета ценности в категории живописи, которая очень быстро завоевывает новых поклонников. Ею становится не изображение самой действительности, как в традиционной живописи, а отражение впечатления художника — того, что он видит и чувствует. Тут же образуются границы новой категории:
художник-импрессионист всегда обращает внимание на атмосферу, игру света и движение воздуха, отказывается от черного и белого цветов, ведь в реальности они никогда не встречаются в природе в чистом виде. Новую точку отсчета ценности в живописи можно было бы описать так: естественно и живо запечатлеть реальный мир в его подвижности и изменчивости, передать мимолетные впечатления художника.
Эта точка отсчета отличается от господствовавшей в то время во Франции точки, предложенной академической живописью как «трансляция великого наследия Античности и Возрождения». Любопытно то, что вы не можете сравнивать две точки отсчета ценности между собой. Невозможно сказать, что лучше или хуже — импрессионизм или академическая живопись, можно лишь сделать свой выбор.
Иначе говоря, Мане вышел из игры в академическую живопись и создал новую игру под названием «импрессионизм».
Импрессионизм — это не «лучший тип традиционной живописи».
Импрессионизм — это не «доработанная традиционная живопись».
Импрессионизм — это не «традиционная живопись +».
Импрессионизм и традиционная живопись — два совершенно разных контекста взаимодействия с (часто непохожей) целевой аудиторией. Они несопоставимы. В этом и заключается рыночная сила категорий. Вы можете выбрать, но вы не можете сравнить. Какой смысл сравнивать реку и лес? Река — это река, лес — это лес.